Глава 7
«Идет-гудет Зеленый Шум!» – восторгался поэт Некрасов приходу весны. Любопытно, какого цвета показался бы ему гвалт, наступавший на нас сейчас со стороны Припяти: бурым – оттенка ржавого железного хлама, чей лязг вклинивался в звуковой хаос, или черным – как отчаянье, что пронизывало жалобный ор мутантов? Одно можно сказать точно: никаких поэтических восторгов эта какофония у Николая Алексеевича не вызвала бы. Разве что навеяла бы на него мрачные думы и подвигла на написание еще одной поэмы о чьей-нибудь горькой судьбине. Например, моей или Кальтера.
Вошли они, несчастные, В лощину эту темную, Да и остались в ней Лежать на веки вечные. В каком году – рассчитывай, В какой земле – угадывай, Растерзаны, растоптаны, Обглоданы мутантами Два горемыки-сталкера… Как там бишь звали их?
Однако шутки шутками, а судьба наша и впрямь складывалась незавидно. Взглянув на осыпающиеся склоны, я решил было выбираться из балки, но Кальтер, как обычно, считал иначе. Махнув мне рукой, он побежал вперед, к торчащей из обрыва сухой коряге, похожей на огромного тарантула. Когда-то она являла собой кряжистый ясень с причудливо изогнутым стволом, что рос на краю лощины, но из-за постоянной эрозии склона очутился со временем почти у его подножия. Ничтоже сумняшеся, майор плюхнулся на землю и заполз под «брюхо» паукообразному дереву. Растопыренные, переплетенные между собой ветви ясеня могли защитить нас от осыпей, а также укрыть от глаз и мутантов, и того исполина, который гнал их по лесу навстречу нам. Не бог весть какое убежище, но за неимением лучшего сойдет и оно.
Едва я тоже забился в созданную природой ясеневую клеть, как в небе над балкой пронеслись какие-то тени. Походили они, судя по размерам, на звено низколетящих вертолетов. Вот только звук их полета и близко не напоминал свист турбин и удары рубящих воздух винтов. Если бы сейчас в лесу свирепствовала буря, я бы вовсе не расслышал пролетевших над нами гигантов. Потому что именно такой шум – шелест древесных крон на ураганном ветру – они и издавали.
Сверху на нас обрушился дождь из глиняных комьев, но оползни были ни при чем. Втянув голову в плечи, я испуганно уставился вслед летунам и открыл от удивления рот. Примерно в полусотне метров от земли неслись, кувыркаясь в воздухе, три вырванные с корнями могучие сосны – такие же, какие торчали вверх тормашками на опушке леса. Осыпав нас глиной, а также хвоей и шишками, вознесшиеся в небо деревья долетели до своих собратьев-перевертышей и с треском грохнулись оземь где-то в том же районе. Еще одна сосна промчалась над балкой мгновением позже, но брошена она была с меньшей силой, поскольку приземлилась гораздо ближе – аккурат туда, где мы с Кальтером пять минут назад выясняли отношения. Раскидистая сосновая крона прошлась по лощине, словно щетка-ерш по бутылочному горлу, оставив после себя обломанные ветки, выдранные кусты и пробороненные склоны.
Мы с Кальтером вжались в землю, боясь даже пошевелиться. Бывали в моей жизни ситуации, когда я ощущал себя полным ничтожеством, но сегодняшняя – совершенно особый случай. В Зоне человек быстро избавляется от привитого ему цивилизацией комплекса царя природы, но даже в неравном бою с химерой или псевдогигантом мы проигрываем так, как проигрывает слабый противник более сильному. То есть сохраняя в себе хотя бы каплю человеческого достоинства. В столкновении же с тварью, что метала вековые деревья с легкостью, с какой я могу швырнуть картофельную ботву, ни о каком достойном поражении не могло идти речи. Поражение – закономерный финал битвы для одной из воюющих сторон. Но разве можно назвать битвой то, когда твой враг раздавливает тебя походя, как букашку, и сам этого не замечает? А коли и успевает заметить, то тут же забывает. И велика тебе от этого честь?
Я с ужасом глядел туда, откуда прилетели деревья, но видел лишь колышущиеся верхушки сосен да слышал дружный рев множества неумолкающих глоток. Такая огромная стая мутантов должна бежать громче лошадиного табуна, но вместо топота мы слышали лишь лязг вкупе с тяжелыми и частыми ударами о землю. Казалось, будто свора монстров мчится по лесу на большегрузных самосвалах, подпрыгивающих на каждом встречном ухабе.
Мое воображение нарисовало довольно безумную картину, но действительность многократно переплюнула все мои фантазии. Когда я разглядел, что за громадная шарообразная хреновина упала в балку, мне потребовалось некоторое время, чтобы поверить собственным глазам. Слишком уж диким выглядело все увиденное нами даже по меркам щедрой на чудачества Зоны.
В полусотне шагов севернее нас, сминая кусты и оставляя в глине глубокий след, со склона скатился плетеный железный шар диаметром около четырех метров. Подобные шары, только вдвое больших размеров, используют в качестве реквизита эквилибристы на мотоциклах, выписывая внутри этих конструкций «мертвые петли» и прочие головокружительные виражи. Представшая нашему взору сфера была сплетена из подножного хлама, который можно обнаружить в Зоне практически повсюду. Толстая арматура, швеллера, трубы и прочий металлопрокат коконом опутывали нечто шарообразное, копошащееся и ревущее на все лады, словно стая раненых кровососов…
Какого черта?! Да ведь это и были кровососы, а также прочие мутанты, набитые внутрь многотонного шара, как сельди в бочку. Хотя, ежели приглядеться, все было наоборот – это металлические путы были обвязаны вокруг согнанных в кучу монстров. И обвязаны так крепко, что им только и оставалось блажить да таращиться из своей ловушки выпученными от боли глазищами. Вся поверхность шара была заляпана липкой коричневой кровью, а из прорех то здесь, то там торчали наружу переломанные конечности – издержки, так сказать, жесткой транспортировки.
Дьявольский шутник, у которого хватило сил слепить эту уникальную в своем роде композицию, мог соперничать в буйстве фантазии с самим Иеронимом Босхом, чьи безумные картины я видел однажды в каком-то журнале. Но где же скрывался сам автор представленного на наш суд творения, подобрать приличное название которому лично я затруднялся? Мы во все глаза всматривались в лесной полумрак (судя по непрекращающемуся там грохоту, свалившийся в балку шар существовал не в единственном экземпляре), но, кроме с треском раскачивающихся сосен, больше никого и ничего не замечали. По крайней мере, поблизости от лощины.
Не исключено, что, засядь мы с Кальтером повыше – на склоне или у кромки обрыва, – нам повезло бы рассмотреть идущего по лесу Скульптора; не возникало сомнений в том, что подобное глумление над деревьями и мутантами – его рук дело. Однако где гарантии, что в таком случае он не заметил бы нас? Нет уж, пусть лучше идет своей дорогой и не суется в балку – целее будем. Нашу несостоявшуюся встречу с ним мы как-нибудь переживем. Чего нельзя сказать об обратном. По-моему, у меня будет намного больше шансов выжить, прыгнув под несущийся локомотив, нежели столкнувшись нос к носу со Скульптором.
Впрочем, с чего я взял, что упомянутые в сектантском пророчестве апостолы Монолита обладают телом? У нас нет доказательств их родства с обычными мутантами, так что Скульптор, Искатель и Буревестник вполне могут оказаться и призраками, и особями из промежуточного звена между материальными и нематериальными порождениями Зоны – чем-то вроде полтергейстов.
Едва эта гипотеза пришла мне на ум, как окованный железом живой шар взмыл над лощиной и умчался в лес со скоростью пушечного ядра, оставляя за собой узкую просеку. Никто – ни монстр, ни привидение – на берегу балки перед этим так и не засветился. Сошедшая с курса передвижная тюрьма для мутантов отправилась догонять «конвой», фигурально выражаясь, по щучьему велению, по неизвестно чьему хотению.
Мне оставалось только проводить шар глазами и вновь задуматься о нашем месте на этом аномальном пиршестве. Когда вокруг учиняли войну силы такого порядка, я ощущал себя тараканом, выползшим на танцпол ночного клуба в самый разгар вечеринки. Сколь ни был проворен усатый шустрик, лавируя между пляшущими двуногими гигантами, над ним всегда довлела угроза угодить кому-нибудь из них под каблук. И если повадки тех же кровососов были для меня в целом предсказуемы, то логика Скульптора представлялась мне тайной за семью печатями. Тайной, которую я при всей своей любознательности отнюдь не рвался разгадывать.
Трескучая какофония переместилась южнее и вскоре доносилась уже откуда-то из района неправильных деревьев. Кальтер толкнул меня в плечо и молча указал на противоположный склон. Следовало понимать, что майор намерен, не теряя времени, пересечь маршрут Скульптора до того, как он, возможно, двинет по нему назад. Несмотря на скороспелость, идея показалась мне вполне здравой. Стоило лишь подумать о том, что, повернув вспять, я рискую снова столкнуться с апостолом Монолита, как желание возвращаться сразу притухло.
Ладно, уговорил: провожу компаньона до места, где его ждет некое послание, а там посмотрим, как быть дальше. Возможно, с ним у Куприянова связаны все надежды, и, не обнаружив весточку, майор призадумается, нужно ли нам идти дальше. Главное, не упустить этот момент и воззвать к разуму Кальтера – авось да одумается. Я даже не стану настаивать на том, чтобы он отдал мне Полынный Слиток в виде компенсации за потраченное время. Пусть хотя бы покажет мне его и вдохновит на поиск оставшихся артефактов. За одно лишь неоспоримое доказательство того, что панацея – не миф, я буду по гроб жизни благодарен Тимофеичу. Как, надеюсь, и он мне. За то, что я излечу его от самоубийственной мании совершать необдуманные рейды.
– Хорошо знаешь этот лес? – поинтересовался Кальтер, как только мы выбрались из лощины.
– Более или менее, – ответил я, не став набивать себе цену, поскольку понятия не имел, куда мы идем.
– Тогда скажи, каким маршрутом быстрее достичь радарной станции: по проселку от хутора Красный или через лесопилку?
– Считается, что проселок – кратчайший путь, хотя на нем можно столкнуться с монолитовцами. Но в нашем случае предпочтительнее второй вариант. Я почти уверен, что если Череп не откажется от погони, он двинет на Припять через Красный и радарную станцию. Только не говори, Тимофеич, что твое послание находится там! Когда я предлагал «буянам» сыграть в кошки-мышки, то вовсе не имел в виду, что буду дразнить их, маяча у них под носом!
– Мы идем не на антенный холм, а к Небесному Пауку, – уточнил майор. – Мне доводилось бывать в тех краях. Но раньше я захаживал туда со стороны Диких Земель и о восточных сталкерских тропах знаю лишь понаслышке. Значит, говоришь, идти через лесопилку безопаснее? Что ж, тогда веди. Доберемся до Паука к обеду – объявлю тебе перед строем благодарность.
– Веселый ты парень, как я погляжу, Тимофеич! – кисло усмехнулся я, глядя на часы и сверяясь с ПДА-картой. – Думал, с тобой в дороге со скуки помру, ан нет – развлекаешь товарища по мере сил. То лясы поточим, то подеремся, то футбол посмотрим… Классно утро началось! Интересно, чем нас день порадует. А про вечер даже не заикаюсь…
Судя по характерным следам, Скульптор гнал по лесу сразу пять железных «мячей». Заляпанные кровью мутантов, на юг тянулись полдесятка узких параллельных просек. Иных улик «футболист» после себя не оставил. Было слышно, что на опушке кипят нешуточные страсти, но на убежище сектантов эта могучая тварь вроде бы не посягала. И, скорее всего, не посягнет. Случайся такое раньше, они не прятались бы на своей земле, а прорывались с боями на юг и пережидали неспокойные времена там. Тот, кто спустил с цепи Скульптора и его собратьев, не желал уничтожать своих преданных слуг – монолитовцев – и предупреждал их о грядущем Очищении через пророчество. Вполне возможно, что сегодня за стенами форпоста собралась вся секта в полном составе. Хозяину, который разрешил своему цепному псу побегать по двору, куда проще загнать на это время всех кур в курятник и накрепко запереть его, нежели уповать на то, что птицам хватит ума не попадаться на глаза резвящейся на свободе псине.
Расположенная юго-восточнее антенного холма лесопилка была известна всем сталкерам, кому доводилось хаживать в Припять. Обшитый досками распиловочный цех и сложенная из бруса конторка-теплушка торчали посреди окруженной лесом вырубки площадью с футбольное поле. Похоже, это маленькое предприятие было основано здесь незадолго до первой Чернобыльской аварии и успело дать стране – в ту пору еще огромной и многонациональной – не так уж много древесины. Ныне территория лесопилки заросла кустарником, все подъезды к ней – тоже, складированные в штабеля бревна и доски превратились в труху, строения обветшали, а оборудование проржавело. В общем, ничего особенного. Подобное запустение встречается в Зоне на каждом шагу, и лесопилка близ хутора Красный не была в этом плане исключением.
Именно так решили сталкеры, которые наткнулись на нее первыми и отметили данный объект на карте. Однако следующая шедшая по их стопам группа убедилась, что не все на этой вырубке так просто. Представьте себе удивление тех бродяг, когда вместо заброшенной полуразвалившейся лесопилки они узрели перед собой вовсю работающее предприятие! В обшитом свежими досками цеху два десятка трудяг копошились вокруг грохочущей пилорамы, подвозили бревна, пропускали их через нее и оттаскивали готовый пиломатериал. Скрипел, разъезжая взад-вперед, кран-балка, рычали бензопилы формировщиков штабелей, стучали топоры сучкорубов. И повсюду витал смолистый дух опилок, изрядно подпорченный вонью выхлопных газов и горячей смазки.
Безусловно, открывшие такую невидаль сталкеры воздержались от того, чтобы разыскать директора лесопилки и выяснить, с чего это вдруг в глубине Зоны были возобновлены лесозаготовки. Понаблюдав за работой пилорамы, разведчики в итоге установили, что идущий на вырубке производственный процесс – всего лишь сверх меры детализированный мираж. Нечастое, но встречающееся в Зоне явление – нечто вроде «говорящих руин», о каких упоминал в одной из своих шуточных песен Владимир Высоцкий. Пристально следившие за миражом наблюдатели не успели и глазом моргнуть, как разыгранное пред ними действо внезапно исчезло. Цех и конторка как по мановению волшебной палочки вновь превратились в обветшалые развалюхи, оборудование – в ржавый металлолом, а пильщики, равно как и рабочая атмосфера, в которой они трудились, испарились бесследно. Такой, понимаешь, местный аналог сказки про Золушку.
Мы с Кальтером достигли лесопилки к полудню, пройдя за три часа порядка четырех с половиной километров. Пока что единственными нашими врагами были аномалии, коих со времен моего последнего рейда в Припять значительно прибавилось. А вот мутанты словно вымерли, хотя Скульптор тут вроде бы еще не проходил. Я отметил, что царившая в лесу безмятежность начинает действовать на меня расслабляюще, и с опаской подумал, что до добра это не доведет. Парадоксальная ситуация: отсутствие эксцессов нервировало меня ничуть не меньше, чем их присутствие. Совсем психика ни к черту, а все куда-то рвусь, чего-то стремлюсь достичь… Интересно, а психические расстройства Полынный Слиток лечит? Судя по состоянию душевного здоровья майора – вроде бы нет, но кто его на самом деле разберет. Как большинство сумасшедших, Кальтер наверняка отрицал у себя наличие психических отклонений, а стало быть, и не пытался от них лечиться.
Со стороны лесопилки не доносилось ни звука, и я решил, что нам повезло. Когда эпизодический мираж пребывал в активной стадии, шум и гам в округе стояли еще те. Я же, как и все сталкеры, считал тишину своей подругой, которая, если уделять ей должное внимание, всегда поможет вовремя вычислить подкрадывающегося к тебе врага. Какой-либо закономерности в «мерцании» здешнего миража не было. Он мог возникнуть в любое мгновение, а исчезнуть либо через минуту, либо спустя сутки. Поэтому если нам не хотелось слушать грохот пилорамы и ругань снующих на ней призраков, мне следовало поскорее уводить Кальтера из этого малоприятного места.
Однако проходя мимо заросшей кустарником вырубки, я обратил внимание на то, что постройки на ней выглядят так, будто сооружены не четверть века назад, а не далее как в нынешнем году. И вдобавок ко всему украшены кумачом!
– Что за чертовщина? – пробормотал я, останавливаясь и приглядываясь к тому, что происходит на лесопилке. Нашим глазам предстал мираж, это очевидно, но постигшие его метаморфозы не были прежде отмечены ни одним наблюдателем.
Над крыльцом конторки в обрамлении красных флажков висел внушительный кумачовый транспарант, на котором белыми буквами было выведено некое пространное воззвание. Охваченный любопытством, я достал бинокль и прочел то, что там написано.
«Рабочие Корогодского леспромхоза! – гласил транспарант. – В честь наступающего праздника Великого Октября перевыполним месячный план по заготовке пиломатериалов на двадцать процентов!»
– Такое тут часто случается? – осведомился Кальтер, тоже заинтересовавшийся плакатом.
– Что именно? – полюбопытствовал я в ответ. – Взятие на себя призраками соцобязательств или их массовый невыход на работу?
– Ты понял, что я имел в виду, – огрызнулся не расположенный к шуткам майор.
– Вообще-то впервые вижу, – признался я. – Занятно… Хотя разве можно в Зоне чему-нибудь удивляться? Зато теперь понятно, почему стоит производство. Да ведь у призраков сегодня красный день календаря! День революционной солидарности трудящихся и… э-э-э…
– Годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции, – подсказал Тимофеич, который, как человек более пожилой, помнил советские праздники лучше меня.
– Чудны дела твои, Господи! – Я покачал головой и, повернувшись к забавной полянке спиной, зашагал дальше. Но не прошел и полусотни шагов, как был остановлен очередной заслуживающей внимание странностью. Причем она, в отличие от украшенной кумачом лесопилки, не столько удивила, сколько напугала меня.
Если бы не нависавшие над нами могучие деревья, сверкнувшая откуда-то со стороны Припяти яркая багровая вспышка наверняка ослепила бы нас. А так мы отделались лишь легким испугом да поймали немного бликов, пробившихся через бреши в древесных кронах. «Выброс!» – первое, что мелькнуло у меня в мыслях, но вскоре эта догадка была решительно отвергнута. Ни до, ни после вспышки не было никаких сопровождающих выбросы атмосферных явлений – обязательной прелюдии главного катаклизма Зоны. Согласен, при ее коварном непостоянстве даже эта давняя примета может быть рано или поздно нарушена. Но пока все указывало на то, что озаривший небо всполох случился по другой, еще не ведомой нам причине.
– Такое ты тоже впервые видишь? – спросил шедший следом майор.
– Представь себе, да, – отозвался я. – Сверкай тут такое дерьмо регулярно, мы бы наверняка о нем слышали… Однако не мешало бы срочно выяснить, что стряслось. Идем. Там дальше начинается уклон, с него и глянем, что опять неладно в датском королевстве.
До упомянутого мной уклона было рукой подать. Когда мы вышли к нему, радарная станция возвышалась на холме впереди и слева от нас, а прямо по курсу, у его подножия, раскинулся Рыжий Лес. В нем и находились нужные Кальтеру останки Небесного Паука. Чтобы попасть туда, нам следовало спуститься по уклону около полукилометра, обойдя антенный холм справа, и углубиться под сень мутировавших сосен. Их иголки вот уже четверть века вырастали не зелеными, а буро-оранжевыми, отчего казалось, будто лес этот засыхает и все никак не может засохнуть.
Деревья на уклоне росли не так густо, как вокруг оставленной нами позади вырубки. Выбрав позицию, с которой северная Зона была видна в просвет между кронами, мы получили возможность окинуть взором весьма обширный сектор пространства. Начинался он – если смотреть с востока – у маячивших на горизонте, окруженных болотами Речицы и Старых Шепеличей. А заканчивался возвышающейся значительно ближе, увенчанной вентиляционной трубой громадой Саркофага. Труба эта, к слову, была известна в мире даже больше, чем сам Саркофаг. Рухни она вдруг однажды – и уверен, мало кто за пределами Зоны потом опознает на фотографиях закованный в бетон, мрачно знаменитый Четвертый энергоблок ЧАЭС.
А прямо перед нами – аккурат на севере – торчали угловатые многоэтажки Припяти. Ныне за пределами Зоны имеющих подобный облик городов, наверное, уже не сыщешь. В них все оставшиеся с советских времен постройки давно скрыты в тени новых урбанистических высоток, как пожухлая прошлогодняя трава – среди ростков свежей молодой зелени. В сравнении с сегодняшними городами Внешнего Мира Припять выглядела словно неотесанная каменная глыба рядом с идеально обработанной резной колонной. Но поскольку за многие километры вокруг Саркофага время фактически остановилось, то и характерный для архитектуры конца прошлого века «панельный кубизм» смотрелся здесь подобно тому, как смотрится та же глыба в своей естественной среде. Видимо, поэтому мертвый город всегда вызывал у меня ассоциации со Стоунхенджем – мегалитическим сооружением давно ушедшей эпохи, которое по сию пору остается символической декорацией, на фоне которой проводят свои церемонии служители тайного культа. В Британии это современные последователи друидов, а у нас – сами знаете кто.
Вот и сейчас в Припяти творилось нечто из ряда вон выходящее. Ослепительное багровое пламя сверкало над проспектом Ленина и медленно перемещалось к центру города. Однако никакого пожара там не происходило. Вернее, обычного пожара. Наблюдаемый нами огонь не пожирал здания и не испускал дыма. Хотя было видно, как он охватывает деревья и проникает в окна нижних этажей выстроившихся вдоль проспекта многоэтажек. Охватывает и тут же отпускает, не причиняя им какого-либо видимого ущерба. Источник огня двигался по земле, но определить его размеры из-за сильной яркости было нельзя. И вообще наблюдать за ним было столь же мучительно, как пялиться на дугу электросварки. Светофильтры наших биноклей оказались не рассчитаны на такой мощный поток света, и нам пришлось поберечь глаза от неминуемого раздражения.
Мы взирали на кочующее огненное чудо от силы полминуты, а затем наше внимание привлекло кое-что более для нас актуальное. Между подножием уклона и опушкой Рыжего Леса находилась просека, по которой некогда было протянуто проволочное ограждение – внешняя линия охранного периметра радарной станции. Туда и указал мне Кальтер, первым заметивший идущую к нам со стороны города угрозу.
Куда попрятались окрестные мутанты, мы не знали. Но если какие-то из них, убоявшись Скульптора, дали деру в Припять, теперь все они возвращались обратно. Да притом не одни, а в компании с тамошними собратьями. И сейчас по Рыжему Лесу двигалась такая волна разношерстных тварей, какую я на своей памяти еще не видывал. Издалека даже чудилось, будто это не орда монстров продирается через сосны, а сама земля в лесу расплавилась, закипела и потекла на юг бурлящей лавой. Еще минута, и она всей своей массой выплеснется на просеку, а затем, пренебрегая законами текучести жидкостей, ринется вверх по склону к нам.
– Бежим на холм! – скомандовал я и собрался было ринуться в выбранном направлении, но Кальтер, по традиции, имел отличную от моей точку зрения.
– Плохая мысль, – отринул он мою инициативу после того, как, задрав голову, осмотрел вершину холма в бинокль. – На станции кто-то есть. Не могу сказать, кто – либо сектанты, либо «буяны», – но их довольно много. И они тоже здорово нервничают.
– Тогда на лесопилку! – выдвинул я новую стратегию, которую по канонам голливудских боевиков следовало именовать планом «Б».
– Ты уверен? – поинтересовался майор.
– А у тебя есть идея получше?..
Возможно, у Тимофеича и был в запасе план «Ц», но компаньон не стал озвучивать его и предпочел согласиться с моим предложением. Однако когда мы примчались обратно к лесопилке, я засомневался. Не слишком ли это самоуверенно – прятаться от разбушевавшейся Харибды в логове спящей Сциллы? Работающие сами по себе фабричные цеха в Зоне – не редкость; к примеру, недавно, по слухам, ни с того ни с сего ожила автозаправка в Темной Долине. Вот только мне никогда не доводилось слышать о сталкерах, которые рисковали бы проверять, насколько опасны подобные аномалии.
Меня тоже не тянуло становиться в этом деле первопроходцем (или первопроходцем-смертником – как посчастливится), но больше нам искать спасения от надвигающейся волны мутантов было негде. Во-первых, она перемещалась быстрее нас, а во-вторых, яснее ясного, что тот, кто спугнул тварей, – Искатель? Буревестник? – гнал их прямо на Скульптора. Поэтому нам ни в коем случае не стоило поддаваться панике и бежать впереди потенциальных жертв этого массового убийцы. Который, не исключено, уже радостно спешил им навстречу, готовый вылепить из мутантов новую партию гигантских шаров или еще чего-нибудь похуже…
