Глава двадцать девятая

Телефон недоверия 

После моего истеричного визга все замерли, Слышно было, как от легкого ветерка дребезжит на столбе дорожный знак с цифрой — ограничителем скорости.

- Аспирин, Соболь! Тень, смотрите.

От двухэтажного дома, стоявшего справа, на дорогу падала тень. Это было бы в порядке вещей, если бы от точно такого же дома слева от нас на дорогу тоже не падала тень навстречу пер­вой. Притом что солнце на небе светило всего лишь одно.

- Я чуть не обоссался, чува-ак, — с укоризной сказал Аспи­рин. — Думал, из окошка лезет кто.

Я молча бросил гайку, она спокойно прокатилась как раз ме­жду двумя тенями, по узкой полоске солнечного света. Ничего. Бросил вторую, левее. Подпрыгнув, она легла в пыль. Ничего.

Третья гайка пролетела через тень правого дома и стукнулась о детский трехколесный велосипедик, стоявший у подъезда. Вон когда не хватало псевдоплоти. Где ее черти носят, интересно?

- Аномалии нет, — сказал Соболь.

- За последнее время мы видели много нового. А если это аномалия, которую гайки не заботят?

- Так можно и параноиком стать, если повсюду искать ано­малии.

- Береженого бог бережет.

- Ты предлагаешь, как первая гайка, пройти по линии света? Мы там не уместимся.

- Я предлагаю обойти дом сзади.

Соболь пожал плечами.

- Да запросто. Давай я обойду для начала.

- Валяй.

Соболь зевнул и скрылся за углом того здания, что справа, с «нормальной» тенью. Прошла минута. Полторы.

- Долго он, чува-ак, — заволновался Аспирин. В этот мо­мент Соболь показался из-за дальнего угла и громко сказал:

- Там машина интересная стояла, старинная. Задержался, под капот глянул, что там у нее напихано.

- Тьфу ты, — плюнул в сердцах Аспирин.

Мы без помех обошли дом. Во дворе и в самом деле стояли деревянные сарайчики, детские качели, песочница и древняя машина, черный облезлый крокодил с распахнутой пастью ка­пота.

Воскобойников пнул лежавший в траве разноцветный дет­ский мячик. Я уже устал предупреждать, что в Зоне непрофес­сионалу ничего не нужно трогать без особой на то нужды, поэто­му промолчал. Пусть ему в следующий раз такой мячик ногу ото­рвет. Черт с ним, сколько можно, в конце концов. Если их даже встреча со Стронглавом почти ничему не научила, зачем я стану на мячиках примеры приводить.

И тут я услышал, как в доме звонит телефон. Даже точно мог сказать, откуда именно идет звук: вот из этой квартиры на пер­вом этаже, в которой открыто окно с грязными оранжевыми за­навесками.

- Связь! Телефон работает! — закричала мамашка Ирочки и, резво сунув дочку строгой Веронике Сергеевне, бросилась к окну.

- Стой! Стой, дура! — заорал я.

Аспирин хотел опередить меня, я налетел на его тушку и спо­ткнулся. Пока мы возились, блондинка с завидной ловкостью за­бралась на подоконник и скрылась внутри, мелькнув аккуратной задницей, затянутой в джинсу. Я сунулся следом, оттолкнув Ас­пирина, и услышал:

- Алло! Алло! Вы слышите меня?!

Квартира была самой обыкновенной: старинная мебель, с ви­ду дешевая и примитивная, телевизор с выпуклым экраном, аля­поватые плюшевые ковры, диван с пухлыми валиками. Со стен свисали отклеившиеся обои в ромбик.

Мамашка стояла у складного журнального стола и бормотала в трубку:

- Что? Я не понимаю... Что? Что вы хотите?!

Я осторожно извлек трубку из ее скрюченных пальцев и по­махал ладошкой перед лицом. Мамашка моргнула.

- Что... что он говорил?

Вроде все в порядке. Лучше ее люди с ума сходили, вот так трубку сняв. Похоже, здесь случай безопасный. Я осторожно поднес к уху белую пластмассовую кривулину и услышал ветре воженный мужской голос, кричавший:

- ...Лиза! Лиза, бери детей, документы, деньги и скорее к администрации! Оттуда пойдут автобусы! Ничего больше не бери, багаж с собой нельзя! Я на базе, приеду позже, за меня не волнуйся! Военные говорят, что все будет в порядке... Лиза! Лиза!..

- Алло, — тихо пробормотал я.

- Лиза, бери детей, документы, деньги и скорее к администрации! Оттуда пойдут автобусы! Ничего больше не бери...

- Он... он не отвечает... — растерянно сказала блондинка и
заплакала.

Я аккуратно положил трубку.

***

Эпизод с телефоном испугал всех куда больше, чем Стронглав или Излом. Я не препятствовал мамашке, со слезами рас­сказывавшей, как она только что слышала по телефону голос черт знает когда умершего человека. Оно и понятно: чудови­щем напугать человека проблематично, чудовище смертно и ранимо, что доказал покойный генерал. Храбрые парни с ружьями придут и убьют чудовище. «Жгучий пух» можно не хватать руками. А вот что поделать с совершенно необъясни­мыми вещами? Неожиданное приключение Ирочкиной матери пошло на общую пользу, хотя на самом деле именно Ирочка попала в самую жуткую переделку. По малолетству, правда, не все сумела оценить, но к детскому психиатру я бы ее сводил по возвращении.

- Слушай, я так понял, тебе тот мужик денег обещал? — спросил, подергав за рукав, Скунс. Он нес клетку с бюрерами — тайны из своего хабара я уже не делал.

- Обещал, — механически ответил я.

- Но он же свалил. Зачем ты тогда тащишь эту компанию за собой? Посади их в дом покрепче, запри, пистолет оставь... При­дешь — кинь воякам информацию анонимно, мол, так и так, си­дят в доме. Ориентиры дай.

- Видишь ли, Скунс, не все так просто.

- Типа? — озадачился тот.

- С одной стороны, не все деньгами измеряется. Но это я так сказал, для красоты.

- Я понял, — разъехался в беззубой улыбке неудачливый торговец. — Я ж тебя знаю, Упырик.

- С другой стороны, с самолетом и в самом деле имеются сложности. Вот я думаю: они же явно успели доложить диспетче­рам своим, что падают. Даже если и не успели, самолет не утка, с экрана радара пропал — сраз засекают круг поиска. Тут вертоле­ты должны туда-сюда сновать, а их нет.

- Э-э... наверно, — согласился Скунс. — И что?

- То, что эти люди никому не нужны.

- Тем более — запри их в доме и оставь.

Я отмахнулся — объяснять Скунсу основы гуманизма не хва­тило бы терпения даже у педагогичной Вероники Сергеевны.

После колхоза путь наш был монотонным и изнурительным. Жара, духота, пыль, и главное — нет воды. Взрослые еще держа­лись, а дети начали ныть. Вероника Сергеевна дважды подходила ко мне и спрашивала, нельзя ли поискать ручей. Я объяснял, что к Зоне воду нельзя без особой нужды пить даже сталкерам с их лужеными глотками, а запас нейтрализующих таблеток кончился. Отдал свою флягу с остатками воды, но детям хватило всего по глотку. Оставалось спиртное, но его лучше пока не трогать, и уж тем более ребятишкам оно подавно ни к чему.

Пивка бы холодного... Я припомнил, как приезжали прияте­ли из Харькова, как сидели на бережку речки и пили ледяное бу­тылочное пиво с жирненькой таранью. К тому времени я уже окончательно освоился, завел друзей и связи, Джабраила не бо­ялся — его бы наши размазали по всему Периметру, вздумай он явиться или кого-то послать.

Один из приятелей — как бишь его? забыл... — спросил, не жалею ли я. Они, мол, кино снимают, а я тут по кустам от мутантов бегаю. Разве достойное занятие для взрослого чело­века?

Не помню, кстати, чего я ответил. Пошутил, кажется. По по­воду того, что они кино снимают, а я в этом кино живу. И только сегодня полностью осознал, что я действительно живу в кино. Весь окружающий мир поглощен собственными заботами: поли­тикой, экономикой, кто-то с кем-то за что-то воюет... Курсы ва­лют, цены на нефть и газ, провал нанотехнологий, эпидемии и театральные фестивали, модные показы и продовольственный кризис... Нажал кнопочку на пульте — и ничего этого нет. Да, курс евро влияет на стоимость хабара, оружия, амуниции. Но это воспринимается как буйство стихии. Что сделаешь с ураганом?

Поэтому сталкеры никогда — ну, почти никогда — не базарят о политике и экономике. Их культурный досуг заключается в ос­новном в просмотрах телевизионных шоу и спортивных про­грамм, а в идеале — стриптиза в заведениях. Потому что мы все живем в бесконечном кинофильме, а те, кто за гранью экрана, нас мало интересуют. Если только они сами не втискиваются в этот экран, как произошло с пассажирами злосчастного авиалай­нера...

- Вы раньше слышали истории о подобных телефонах? —спросил профессор. Начпрод Аспирин выдал нам с ним на двоих пакетик чипсов, и от беседы отвертеться никак не полу­чалось.

- Слышал, — сказал я, засовывая к бюрерам свежеподстре­ленную ворону. Сразу же захрустели кости, потом раздался бо­лезненный кашель — перьями, видать, подавились. Стряхнул с пальцев воронью кровь и сунул руку в пакетик.

- И что говорят? — Петраков-Доброголовин поморщился, глядя, как я отправляю чипсы в рот, но тоже начал есть.

У Зоны особая энергетика. Может быть, какая-то часть те­лефонных разговоров просто застряла в кабелях. Тот голос, что я слышал в доме, был закольцован. Не забудьте и про всякие АТС. Что-то, возможно, улавливается из внешнего мира. Потому вся­кое можно услышать.

То есть разговоры вполне обыденные? Вот такие послания из прошлого?

- Я же говорю — разные. Если человек в Зоне снимает труб­ку и слышит, как в Одессе, например, один предприниматель за­казывает другому привезти пять тонн парного мяса, эта невинная информация приобретает совсем другой подтекст. Он-то не зна­ет, что абоненты — в Одессе... Некоторые не только слышат, но и говорят. Получается игра в испорченный телефон, тоже кого угодно испугает.

Я помолчал, хрустя чипсами. Черт, ну и противная же штука, сплошная соль... Еще больше захотелось пить.

- И все? — спросил Петраков-Доброголовин, чуя, что я не­ договариваю.

- Некоторые сходят с ума. Но у них, сами понимаете, очень сложно узнать, о чем и с кем шла беседа.

Профессор понятливо покивал.

- Вы странный человек, Константин, — сказал он. — Иногда рассуждаете, как рафинированный интеллигент. И я не удивлен — вы ведь учились на кинематографиста. А иногда...

- А иногда рассуждаю как быдло? — усмехнулся я.

- Почему как быдло. Нет. Как... как бандит, я бы сказал.И ведете себя соответственно.

- Профессор, здесь вести себя по-другому нельзя. Что я должен был, по-вашему, сделать в случае с бунтом на корабле?

- Не обязательно было убивать этого молодого человека...

- Если бы я его не убил, могла начаться серьезная пере­стрелка. Если помните, именно он предлагал убить меня. И, неисключено, вас тоже — ведь им требовался лишь один проводник до Периметра, а вы на проводника никак не тянете.

- Об этом я не подумал, — признался Петраков-Доброго­ловин.

- Да вы сами кого угодно убьете за своих бюреров.

- Зачем вы так говорите? — обиделся профессор.

- А не вы ли предлагали мне оставить пассажиров у самоле­та? Прекрасно понимая, насколько снизятся их шансы на выжи­вание. И все из-за ваших драгоценных карликов!

- Но я действительно думаю, что каждый должен заниматься своим делом.

- Не знаю, оскорбит ли вас это, но час тому назад господин Скунс предлагал мне примерно то же самое. Поскольку запла­тить мне теперь никто не сможет — значит надо всех загнать в дом, запереть, а по прибытии домой анонимно сообщить спаса­телям. Вы — профессор. Он — жулик. Однако выходы из ситуации предлагаете совершенно одинаковые. А я у вас получаюсь бандит.

Профессор вздохнул, сунулся в пакетик и обнаружил, что чипсы закончились.

- Извините за бандита, — сказал он. — Эх, так и не наелся...

- Похудеете немного зато, вам на пользу. На ужин могу предложить ворону а-ля бюрер.

- Господь с вами...

- Я не шучу. Настреляем и зажарим. Вам и пассажирам с не­привычки много есть, конечно, не стоит, потому что они еще и активные ко всему. А мы схряпаем с удовольствием. Жаль, вы­пить нет. У вас, кстати, не осталось?

- Нет, — развел руками профессор. — Не могу уснуть без выпивки. Страшно.

- Всем страшно, профессор, — сказал я, поднимаясь с рва­ного протектора, на котором мы сидели. — Всем страшно...

Читать Тридцатую Главу.