Глава двадцать шестая

Сезон дождей 

Через два часа все пассажиры напряженно смотрели на ме­ня, словно парадом Зоны должен был командовать я. Дверной проем мы кое-как заделали листами шифера, которых нашлась целая куча за задней стеной здания. Я повелел всем устроиться как можно дальше от входа, сам сел, прислонившись спиной к стене и положив на колени автомат. Мои обормоты никакого волнения не выказывали. Ну, выброс и выброс. Видели-пере­видели эти выбросы. Действительно, это не колбаса и не сало с горилкою...

Аспирин, изрядно пожрамши, завалился спать, пристроив­шись на ту же кучу, на которой недавно сидел связанным. Пауль о чем-то вполголоса трепался со Скунсом, Соболь осматривал свои ружья, искоса приглядывая за пассажирами. Значит, можно слегка расслабиться и вздремнуть — два часа это я так сказал, для острастки. Хотя кости мои ломило со страшной силой. Вот-вот начнется вся эта катавасия. Хорошо, женщины догадались детей помягче устроить. Детвора весь вечер держалась вместе, о чем-то шепталась, небось Ирочка, придя в себя, рассказывала им о пе­режитых ужасах. Девчонка молодец, все же на ее месте иной взрослый мужик с полными портками скакал бы и запивал все поскорее спиртом, чтобы забыть напрочь. А она вроде как даже гордится, глазки горят...

Я и впрямь задремал бы, несмотря на ноющие кости, но тут завозились бюреры в своей клетке. Да так бойко, что я аж под­скочил.

Твою ж мать! Как я мог упустить это из виду!

Известно же, что во время выброса может случиться кратко­временное усиление, а то и изменение свойств всяческих анома­лий, артефактов и прочих порождений Зоны. А что, как не поро­ждение, наши карлики?! Еще какое порождение, да в самой гуще людей. Прибор прибором, но береженого бог бережет.

Я подскочил к клетке, лихорадочно соображая, что с ними делать. Профессор забеспокоился за своих тварей, тоже подбежал, но я велел ему убраться подальше. Клетка тряслась изо всех сил, оттуда раздавалось злобное ворчание, переходящее в какие-то вибрирующие низкие звуки. Срывать с клетки брезент почему-то не хотелось. Я обвел глазами помещение, думая, что предпринять. Нпуль со Скунсом прервали свою беседу и смотрели на меня. Соболь поднялся и подошел поближе. Обиженный профессор рас­толкал Аспирина— на свою сторону, что ли, привлечь хотел.

- Чё ты, чува-ак? — поинтересовался Аспирин, подходя к нам и протирая глаза.

- Выброс щас, — сказал я тихо, — а эти тут.

Аспирин нахмурился, потом взял клетку и живо потащил к выходу. Мы с Соболем бросились за ним.

- Аспирин, ты что, хочешь их наружу выставить? — поинте­ресовался Соболь.

- А чё, здесь их оставлять, чува-ак? А если им во время выброса этот аппарат по барабану?

Я аж челюсть отвалил:

- Ты это... Аспирин, наглотался, может, чего? А деньги?

- Нет, чува-ак. Это ты, похоже, чего наглотался.

Тут Соболь задумчиво поддержал Аспирина:

- Ты, Упырь, послушал бы. Еще ни один сталкер в здравом уме не переживал выброс в одном бункере с мутантами. Постоят за дверью, что им сделается.

Тут снаружи за шифером послышалось робкое «абанамат», и Аспирин зашелся в истеричном хохоте:

- А давай, чува-ак, еще сюда мутантов позовем, чтоб всем нескучно было! Вон уже и твоя подруга подтянулась!

     Я мрачно двинул его кулаком, да так, что Аспирин выронил клетку. Клетка хрястнулась об пол, но, по счастью, не развалилась. Бюреры внутри жалобно захныкали. Скучали, поди, по сво­ему уютному поезду.

     И тут у меня перестало ломить кости. Потому что началось.

Но начался вовсе не выброс, а ливень. Самый банальный ли­вень. И кости у меня ломило, видать, к перемене погоды.

- Это и есть выброс? — спросила Вероника Сергеевна.

- Это дождь, — угрюмо ответил я. — Очень сильный, правда. Выброса пока нет, я малость ошибся.

Картина была маслом — за стенкой хныкала и плаксиво бор­мотала псевдоплоть, в клетке столь же безутешно ныли бюреры. Мы стояли втроем и пялились друг на друга, как идиоты.

- На самом деле никуда бы они не исчезли, — сказал Аспи­рин крайне обиженным голосом. — Они же в клетке. А ты меня, гад, кулаком.

- А если бы уперли?

- Кто?! Зомби?! Излом?!! Пошел ты на хрен, чува-ак, — еще сильнее обиделся Аспирин и ушел, расстроенный, досыпать. На­ счет кулака я не особо горевал — пусть считает, что мы поквита­лись с ним за стычку у самолета.

Я выглянул сквозь щель в дверном заграждении, но ничего толком не увидел, только в лицо пахнуло дождем и сыростью. Судя по звуку, ливень был проливнющий и теплый: под таким хорошо бегать с голой задницей, напившись водки, где-нибудь за городом, натравке, возле речки...

По крыше барабанило, но нигде не текло — щели между перекрытиями строители заделали на славу. Подкрался Петраков-Доброголовин, хотел, видимо, поблагодарить за то, что я не выкинул на мороз его родимых карликов, но не решился и убрел.

Остальные преимущественно спали. Бернштейн громко сто­нал — то ли притворялся, то ли в самом деле мучался от ожогов. Поделом ему, собаке. В свете корытного костра блестели злоб­ные глазки гнусной капитанши, видать, сон к ней не шел, вы­думывала, как бы отомстить. Ох, нажил я себе неприятностей на старости лет... Ведь в самом деле — куда ее теперь? Воскобойников, тот ладно, рапорт свой напишет, да еще и напишет ли. А эта не уймется. Тут же устроит истерику, если, дай бог, вер­немся. И поведут меня вместе с братанами под белые руки. Пришьют, в самом деле, терроризм, захват заложников, а это значительно неприятнее обычных статей за сталкерство. За сталкерство только вояки в Зоне могут шлепнуть без суда и следствия, и то если откупиться нечем или насолил им изрядно, а за Периметром все чин по чину. Адвоката предоставят, если нету (у меня, само собой, есть, в Киеве живет). Всякие снисхо­ждения и амнистии.

- Иди ты спи, — неловко пробормотал подошедший ко мне Пауль. — Хватило уж тебе разного за день, а я вроде как проко­лолся, я на стреме постою.

- Действительно, — согласился я, протирая глаза. — Уста­нешь — Аспирина разбуди, он тоже прокололся с тобой за ком­панию.

- Хорошо, — сказал Пауль. — Спи иди, не мороси.

Я лег у стенки на свободное место. К сожалению, спать не хотелось, пусть я и чувствовал себя вконец измотанным. Так слу­чается: организм переходит некую грань, когда усталость тела ощущается полностью, а мозгу уже по хрен. Глядя в невидимый потолок, я думал о том, что в лучшие времена, когда я разбогатею и когда мне надоест лазить через Периметр в Зону, я открою в Севастополе писчебумажный магазин. Нет в жизни более спо­койного и размеренного занятия, чем владеть писчебумажным магазином. Я представлял полки со стопками тетрадей, разно­цветными авторучками, фломастерами и карандашами, линейка­ми и транспортирами. Запах ластиков, чернил и свежей типо­графской краски. Детишки, приходящие вместе с мамашами на­кануне первого сентября затариться расходными материалами на учебный год... Нет, определенно хозяин писчебумажного магази­на просто не может не быть счастливым человеком...

Дождь все так же барабанил по крыше: то размеренно, то словно кто-то наверху спохватывался и выливал дополнительное ведро. Завтра все развезет, подумал я, идти будет тяжело. Лишь бы прекратился... тепло-то оно, конечно, тепло, но переход под дождем всегда вгоняет в уныние.

Прислушиваясь к стуку капель, я незаметно для себя уснул. Размышления о тихом и спокойном будущем переползли в сны о нем же, и я очень разозлился, когда меня все-таки разбудили. Мне как раз привезли по выгодной цене большую партию бумаги для ксерокса, и крик поставщика: «Вставай! Вставай, чува-ак!» пришелся совсем некстати.

- Вставай! — злобно тряс меня Аспирин. — Подъем, чува-ак! Они ушли!

- Кто? — Я вскочил. — Кто ушел?!

Снаружи было еще темно — я увидел это через откры­тый дверной проем. Дождь по-прежнему лил и нисколько не унялся.

- Пассажиры твои хреновы. И Пауля вроде увели.

Стряхнув с себя остатки приятного сна, я обнаружил, что Со­боль стоит посередине помещения с ружьем в руках. Ни в кого конкретно он не целился, но все сидели, боясь пошелохнуться. Не хватало Бернштейна, злобной капитанши, одной из стюардесс (не Марины) и еще двух баб, имена которых я до сих пор даже не озаботился узнать. И Пауля.

- Почему меня не разбудили?! — заорал я.

- Я сам только проснулся. Мне Пауль говорит: «Спи, чува-ак, я тебя разбужу на смену». Я давай спать, — принялся объяс­нять Аспирин. — Спал-спал, чувствую, не будит меня Пауль. Проснулся сам, смотрю — дверь открыта, Пауля нет...

- Кто-то что-то видел?! — повернулся я к остальным. — Ма­рина?! Офицер?!

- Я спала... — развела руками Марина. — Оля мне ничего не говорила...

- Я тоже спал. Хотя, если бы не спал, ушел бы с ними. Но меня не позвали. Видимо, теперь не доверяют, — мрачно про­бормотал Воскобойников.

- Они, по ходу, Пауля взяли в проводники, — предположил Соболь, не опуская ружья. — Хорошо, что не перемочили всех нас спящими. Побоялись, наверное, что не осилят, если вски­немся.

Логично. Тихонько сговорились, взяли тех, кто изъявил же­лание, непонятно как скрутили Пауля и забрали с собой в каче­стве живой карты. Неужели у них имелось еще оружие? Хотя кто их обыскивал... Повелись, твою мать: гражданские, мирное насе­ление...

Я взял фонарь и молча вышел наружу. В мокрую и теплую темноту с недостроенного крыльца метнулась тень, но я не испу­гался, потому что опознал корявенькую псевдоплоть Скарлатину. Скарлатиной я ее решил назвать в память о героическом генерале — это был его термин: «скотина-Скарлатина». Да и обзывалась сама она именно так.

Луч света выхватывал лоснящийся от воды борт бульдозера с облупившейся краской, полусгнивший вагончик, косые струи ливня. Неподалеку лежал полусъеденный труп Толика, над ним хорошо поработала псевдоплоть, оттащив подальше от здания.

- Скарлотина! — приветливо, но с опаской вякнула Скарла­тина. Она выглянула из-за «КамАЗа»-бетономешалки. Я показал псевдоплоти кулак, и скотинка тут же спряталась. Поводил лучом по жидкой грязи — ни о каких следах не шло и речи... Эх, Пауль, старина Пауль... «Спи иди, не мороси...» Вот и не поморосил. Ладно, еще не все пропало, в конце концов.

Я спустился с крыльца, поднял отгрызенную по колено ногу Толика и вернулся в укрытие. Все смотрели на меня с ужасом, я буркнул:

- Чего уставились?

И сунул мясо под брезент. Бюреры, видать, потому и суети­лись, что жрать захотели. «Тещу», поди, уже переварили давно... Из-под брезента отчетливо пахнуло дерьмом, подтверждая, что с пищеварением у карликов все в порядке. Ногу сильно дернули, втащили внутрь, и помещение огласилось клацаньем зубов и чав­каньем.

Все вытаращились с еще большим ужасом, кроме Аспирина с Соболем и профессора. Еще Скунса, который спал, свернувшись клубочком у самого корыта, где было теплее всего.

- Их кормить надо, — пояснил я зачем-то, махнул рукой и принялся загораживать дверной проем шифером и досками, ко­торые отодрала компания Бернштейна и Заяц.

- Мы что, остаемся? — уточнил Петраков-Доброголовин.

- А куда идти в темноте, да еще под дождем? Следов не вид­но, направление мы даже приблизительно не знаем, догнать их, стало быть, не можем. Утро вечера мудренее...

- Тогда я, пожалуй, посторожу, — предложил профессор.

- Милости прошу. И господин Аспирин с вами, — сказал я.

Остаток ночи прошел без чрезвычайных происшествий. Я даже ухитрился уснуть под все тот же непрекращающийся шум дождя и возню бюреров, которые то жрали, то ссорились меж­ду собой из-за свежей человечины. Писчебумажный магазин не снился — дрянь разная снилась. Когда проснулся, то понял, что уже староват спать на жестком бетоне, а еще очень хоте­лось горячего какао. Которого, понятное дело, под рукой не имелось.

Имелись давешний ливень, угрюмый Соболь, возящийся у огня, и куча спящих тел. Аспирин громко храпел, рядом к нему притулился профессор.

- Как думаешь, дождевую воду можно вскипятить на чай? — спросил Соболь, заметив, что я уже бодрствую. — Я проверил, вроде почти в норме... В бочку натекло, специально на крыльцо выставил.

- Кипяти, — сказал я, зевая. — Все равно другой нет, а дож­девая все-таки с неба льется. Фильтруется малость. Не из озера и не из болота.

- Пауля жалко, хоть он и сам виноват, — помолчав, продол­жал Соболь.

- Я пока за него не слишком переживаю. Как проводник он им будет нужен до самого Периметра. А случись чего, и один вы­берется. Пауль Зону знает.

- Он один раньше не ходил, — возразил Соболь, ломая об колено кусок дранки.

- Все когда-то начинают. Отмычки в одиночку из Зоны вы­ходят, а Пауль и подавно справится с его опытом.

Я действительно в это верил, потому что сам однажды на­толкнулся на такого счастливчика. Звали его сложновато для от­мычки — Дядюшка Мопс, и увел его в Зону довольно дрянной человечишко по имени Архиерей. С ними ушли еще трое и как в воду канули. А на меня Дядюшка Мопс вышел, когда мы с Гапоном сидели в тихом месте под березками и жарили на вертелах отловленных крыс. Он, хромая, вылез из шиповниковых кустов и взмолился:

- Мужики, дайте пожрать!

Потом, жадно поедая полусырую крысу, Дядюшка Мопс рассказывал, как Архиерей завел их в Припять, как трое отмы­чек сдохли в аномалиях, а потом сам Архиерей угодил в кон­тактную пару. Назад Дядюшка Мопс шел один, наугад, и плутал почти две недели, потеряв оружие, ПДА, вывихнув ногу... Воз­можно, в паре деталей бедолага приврал, но, судя по описанию посещенных мест, в целом говорил правду — он и в Зону-то во­шел впервые...

Выведенный нами Дядюшка некоторое время был достопримечательностью — его поили в «Штях», выслушивая взамен бродилку-страшилку. Потом он увязался за парой очередных опас­ных авантюристов, и его съели зомби где-то возле Милитари.

- Дядюшку Мопса вспомнил? — угадал, хмыкнув, Соболь. — Ладно, удачи Паулю, а мы-то что будем делать?

- Завтракать и собираться.

- Кто раненого понесет?

- Голубки наши, кто ж еще.

- А менять их кто будет? Нам не до того, снайпер лучше уж пускай с ружьем шарится...

- Скунс. Кстати, дай ему свой автомат, ты ж с ружьем один черт... Какая-никакая боевая единица, хоть и Скунс. А раненого женщины понесут, если что. Придумаем чего-нибудь. Выбирать­ся нужно вместе, так что без сантиментов.

- То, что без сантиментов, я давно понял и вовсе не про­тив. А капитаншу надо было все-таки Излому отдать. Уж он нашел бы ей достойное применение. И мы бы сейчас не пари­лись.

- Погоди, еще неизвестно, что с ней случится. Может, Из­лом в сравнении с тем, куда Заяц влезет, — курорт.

Я встал и потянулся. Суставы громко хрустнули.

- Зарядку надо делать, — назидательно сказал Соболь, при­мерно с таким же треском сломавший очередной кусок дранки. — А еще лучше — как вернемся, я тебя в качалку загоню. Тренаже­ры, сауна...

- Я в сауну ходить уважаю, но у меня там свои тренажеры. С сиськами.

Еще раз потянувшись и помахав руками, я вышел наружу справить малую нужду. Скарлатины поблизости не оказалось, остатки мертвеца Толика тоже кто-то уволок. Скарлатина со­жрать его целиком не могла — довольно мелкая она была псевдо­плоть. Помогли, видимо, коллеги какие-то.

Возвратившись, я обнаружил, что все уже проснулись и вяло шевелятся. Дети сонно хныкали, дамы собрались в туалет. Я по­зволил им прошмыгнуть мимо меня — раньше охраной женской части во время интимных процессов занималась капитанша, но сейчас я был уверен, что ничего им снаружи не грозит. Разве что Скарлатина напугает для порядка. Но они далеко и не отходили из-за ливня и грязи — через полминуты вбежали обратно, отря­хивая промокшие волосы.

Убедившись, что общий подъем завершен, я объявил:

- Как видите, кое-кто решил, что и без нас доберется домой, поэтому предпочел ночью удрать. Это глупое решение — даже если им удалось забрать с собой моего друга. Если кто-то еще со­бирается двигаться к Периметру самостоятельно — я не препятствую, идите. Кровососа, которого генерал подорвал, все видели. К сожалению, больше генералов у нас в наличии не имеется. Кровососов же в Зоне предостаточно.

Все молчали.

- Нет желающих отправиться самостоятельно? Тогда завтра­каем и выходим.

- Там же дождь, — закинулся было один из гомиков, но вто­рой дернул его за рукав.

- Дождь надолго, а рассиживаться нам здесь нет резона. Продуктов мало, вода — только дождевая, плюс, как я уже гово­рил, радиация. Пойдем под дождем. Раненого будем нести поочереди.

- Может, я пойду сам? — предложил бортмеханик. — У меня всего-то нога сломана, если сделать костыль, доковыляю... А го­лова прошла уже, даже не кружится.

- Если сделать костыль, скорость все равно будет меньше, — отрезал я. — К тому же ты поскользнешься в этой грязище или сознание снова потеряешь и сломаешь руку или вторую ногу. Лежи и радуйся, вопрос исчерпан.

Я сел на корточки и взял кружку с чаем, слабеньким и почти несладким. Откусил галету.

Рядом со мной оказалась стюардесса Марина.

- Я правда ничего не знала, — тихо сказала она. — Мы с Ольгой не то чтобы дружили... И она, наверное, боялась, что я вам расскажу...

- Ты стрелять умеешь? — поинтересовался я.

- Н-нет...

- Кто умеет стрелять? — громко спросил я.

Отозвался один из гомиков, тот, который говорил про дождь:

- Я по выходным езжу играть в пейнтбол!

- Лучше, чем ничего... Держи. — И я катнул к нему по бе­тонному полу свой пистолет. Гомик прихлопнул его ладонью, поднял и деловито выщелкнул из рукояти обойму. Вставил об­ратно. С оружием он явно умел обращаться.

- Артур, ты такой мужественный... — восторженно прошеп­тал второй гомик.

Я сплюнул и сделал большой глоток чаю.

Читать Двадцать Седьмую Главу.