Глава двадцатая

Явление Скунса

Человек сидел на вывороченном могильном камне и, бук­вально трясясь, жевал питательный соево-зерновой батончик, презентованный Соболем. Изредка он опасливо посматривал по сторонам, благодарно — на нас, шумно глотал и откусывал новый кусок.

Это был редкий обитатель Зоны по кличке Скунс. Редок Скунс был не тем, что чересчур вонюч (хотя и это было правдой, мылся он редко); дело было в другом — Скунс являлся бродячим торговцем. Он таскался по более-менее спокойным местам, если таковые в Зоне вообще имелись, и покупал-продавал-менял все, что попадалось. Курс у Скунса был свой, малопонятный — мог приобрести буквально валяющийся под ногами артефакт за вну­шительную сумму, а мог на какую-то редкость покачать головой — дескать, не надо нам такого добра.

Вместе со Скунсом обычно передвигались двое телохраните­лей. Иногда они менялись, в последний раз я видел рыжего коро­тышку по прозвищу Ганс и здоровяка, именуемого Гицель. Чет­вертым членом команды был носильщик — на редкость тупое существо, прозываемое Промокашка. Любопытно, что в обычном мире Промокашка в свое время занимал какую-то довольно вы­сокую должность: уверяли, что он был директором крупной пти­цеводческой фабрики, но крупно проворовался и подался в бега. По своей уже упомянутой невероятной тупости и трусости в сталкеры он не попал, но его пригрел Скунс, питавший неясную страсть ко всяческим уродам. Промокашка таскал на .себе весь Скунсов груз, а остальные двое его оберегали.

Но сейчас Скунс был совершенно один. Более того, голод­ный, оборванный, малость израненный и совершенно перепу­ганный.

- Упырь... — пробормотал он с идиотской улыбкой. — Упы-рик... Черненький ты мой...

Я, между нами, вовсе не против, если меня называет Упыриком или Черненьким кто-то из городских танцовщиц, женском» обслуживающего персонала комендатуры и прочих служб плкк гостей нашего города опять же женского пола. Они такие забавные — им всегда интересно, все ли у меня черненькое...

Но чтобы Скунс...

- Давай теперь целоваться, — буркнул я, но Скунс не уловил иронии. Он проглотил последний кусок батончика и действи­тельно полез с объятиями. Я его отпихнул. Скунс не обиделся.

- Ты чего здесь делаешь?! — спросил Соболь.

- Прятался, потом не смог больше, вышел. Думал, к Темным пойду, черт с ними, — объяснил Скунс, запоздало приводя себя в порядок. Его комбинезон буквально висел клочьями, потому он не особо преуспел.

- От кого прятался-то?

- В последний раз — от снорка. Еле-еле отогнал... патроны кончились, но он ушел.

- А где автомат твой? — спросил я.

- Там, в трубе валяется... — махнул рукой Скунс.

- В какой трубе?

- Так я в трубе прятался. Ну, такая... под шоссе. Бетонная. Говно по ней всякое стекает.

- И долго?

- А я считал? Посижу-посижу, задремлю... зашуришт чего — вскинусь... Темно — значит ночь, светло — день, а там черт его знает. Припасы кое-какие были... Кончились... А ребят моих то­го... Положили... И Ганса, и Гицеля... и Промокашка сгинул... хотя он, кажется, меня бросил и удрал, собака худая. Ладно, с
ним-то я и потом разберусь.

- Кто положил-то?! — опешил я. Скунса при всех его омер­зительных чертах принято было не трогать, вроде как юродивого, вместе со всей командой.

- Суки какие-то... — вздохнув, сказал Скунс. — Бандиты. А может, Темные и положили. С них станется. Еще и ПДА не работает, связи никакой... Ложись и помирай. Я и вылез: пойду, думаю, к ним, лучше пускай добьют, чем так вот, в трубе...

Скунс утерся рукавом и снова тяжело вздохнул. Печально эдак, с театральным надрывом.

- Пошли, ладно. А то там наши волнуются, — сказал Соболь.

- Какие еще ваши?! Так вы не вдвоем?! — удивился Скунс.

- Если бы... — мрачно проворчал Соболь.

Мы прошли обратно тем же путем, мимо скелета в щеголь­ских калошах, мимо братской могилы, мимо руин будочки сто­рожа. Место, где валялось золотишко, я на всякий случай запом­нил — вдруг так и пролежит, а я потом подберу, когда буду посвободнее. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!

Скунс приободрился, топая рядом, но когда увидел, сколь­ко народу сидит возле входа на кладбище, выдал очередную матерную тираду. Я хотел было сказать, что здесь дети, но не стал — они по пути уже и не такого наслушались, пусть привы­кают.

- Это еще кто?! — спросил Скунс.

- Это еще кто?! —- спросила начальственным тоном капитан Заяц. Судя по всему, за мое недолгое отсутствие она нацелилась в комиссары отряда.

- Человек божий, — сказал я. — Обшит кожей.

- Здорово, Скунс! — радостно заорал Аспирин, оттеснив ка­питана. — Здорово, чува-ак! Ты чего тут?

- Да попал, бля... Потом расскажу. Прятался вот, видишь. Хорошо, на вас натолкнулся, — пояснил Скунс, неодобрительно разглядывая пассажиров. Один из гомиков заулыбался и привет­ливо помахал ему рукой, что Скунса окончательно добило.

- Ты где этот балаган насобирал?! — спросил он вполголоса. — Упырь, ты чё?!

- Самолет тут неподалеку упал, — скучным голосом сказал я. — Вот они все выжили. Веду их к Периметру.

- На хрена?!

- За бабки.

- А-а... — Скунс несколько успокоился. Решил, наверное, что с головой у меня более-менее в порядке, раз про деньги помню.

- Прятался, говоришь?! А жрал чего? — спросил Аспирин с неподдельным интересом. Жратва старину Аспирина всегда привлекала; прилети к нам инопланетяне на звездолете и попа­дись Аспирину на глаза, он в первую очередь поинтересовался бы, чего они жрали по пути и что жрут обычно дома. И нет ли у
них чего пожрать с собой, а то он как раз малость проголодался.ьИ Аспирина пригласили бы в звездолет, накормили, и он спус­тился бы по трапу «с во-от таким пузом!», и так человечествоустановило бы контакт. А еще скорее инопланетяне свалили быс Земли, прикинув, что таких братьев по разуму хрен прокор­мишь.

- Чего я только не жрал, — развел руками Скунс. — Оголо­дал совсем...

Аспирин тут же протянул пластиковый контейнер с самолет­ным салатом. Скунс оторвал защитную пленку и зачерпнул салат пальцами, по которым потек майонез.

Некоторое время все смотрели, как Скунс ест; большинст­во с отвращением или интересом, Аспирин — с умилением. Вот, мол, как хорошо человек кушает! Во-от с таким пузом щас станет!

- Да, спросить хотел... — промямлил Скунс, облизывая ла­донь. — Чего ПДА не работают?! А то я забрел куда-то, сам не понимаю куда, а посмотреть негде... Сломался, что ли? Дайте на секундочку свой,а?

- Не мороси. Звездец ПДА, — коротко объяснил Пауль. Скунс не удивился, выскреб пальцем зелененькую горошинку из уголка контейнера.

- Ничего, если я с вами? — спросил он. — Вы-то небось знаете, куда идете...

- Куда ж тебя девать... Все, привал окончен! Кладбище обхо­дим! — велел я.

Все стали собираться, капитан Заяц подошла ко мне и поин­тересовалась:

- А что там такое? Ну, на погосте?

- На самом деле ничего, кладбище и есть кладбище. Но ме­сто неприятное. Лучше обойти.

- Послушайте, как вы здесь вообще ходите, в этой Зоне? Это, наверное, очень опасно... Не каждый решится, нужно быть, наверное, особенным человеком, да?

Елки, да она со мной заигрывает! Определенно заигрывает! Если пацан-снайпер видел во мне благородного спасителя си­рых и убогих, то капитанша, судя по всему, обаятельного банди­та, который зубами рвет кровососов и соблазняет спасенных красавиц.

- Сегодня в Зоне довольно спокойно, если вам интересно, — сказал я. — И еще — вы не в моем вкусе, капитан. Не ценю я женщин в теле. Да и некогда, если честно.

- Вы о чем?! — изумилась она.

- Если я ошибся — прошу прощения. В любом случае про­ехали.

Заяц возмущенно фыркнула, поправила одеяния и отошла в сторону.

Обойти кладбище оказалось делом нелегким — тропинок никаких вокруг не было, сплошь заросли крапивы, в которых валялись ржавые остовы давно истлевших венков, фрагменты могильных оградок, всякий кладбищенский мусор типа бес­цветных пластиковых цветов и битой стеклопосуды. Пробирать­ся через эту полосу препятствий пришлось хитро: впереди Па­уль, на время передавший бюреров профессору, и Скунс, выну­жденный отрабатывать жратву и защиту, чистили дорогу. Далее следовали Соболь и Воскобойников, прикрывающие их в случае беды огнем, затем — пассажиры и следом все остальные, в том числе я.

Хотелось спать. От крапивы пахло солнцем, борщом и ле­том, деревья успокаивающе шумели, и я большим усилием воли отгонял дремоту, пытаясь представить, куда идти дальше и где остановиться на ночлег. Необходимо было найти какое-то зда­ние, хоть сарай... Все-таки женщины, дети и раненый — сами-то мы под любым кустом можем, дело привычное. Тем более я чувствовал, что нам светит выброс. И, видимо, скоро. Я это еще возле упавшего авиалайнера почуял, а теперь предчувствие уси­ливалось...

Интересно, как там Бармаглот? Сейчас я ему даже позавидо­вал слегка: лежит себе в уютном домике, дрыхнет небось... Водяру потягивает. О ком ему беспокоиться, кроме себя? О нас разве что.

Ладно, господь с ним, с Бармаглотом. Надо думать, где квар­тировать. Отсутствие ПДА очень сильно мешало — местность вроде бы и знакомая, но кладбище это... Не помнил я тут никако­го кладбища. Конечно, я не претендовал на стопроцентное зна­ние Зоны и тем более этой ее части, но кладбище не припомина­лось.

Я посовещался с Аспирином.

- Слушай, чува-ак... — сказал тот задумчиво. — Кладбище ятоже не помню, ну и черт с ним, может, внимания не обращал, оно ж заброшенное еще до Зоны было. Но мне лично кажется, что тут деревенька была. К тому же кладбище далеко от жилья не делают, чува-ак.

- Это я и без тебя знаю, — досадливо отбрасывая повисший на крапиве букет пластмассовых ромашек, сказал я. — Вопрос в том, в какой стороне эта деревенька. Мы-то по дороге шли от ов­рага, по пути ничего не было даже отдаленно похожего.

- Дома вижу! — крикнул Соболь, прекратив тем самым наши рассуждения.

Мы вышли ко второму входу на кладбище. Он выглядел более цивилизованно — за забором угадывались довольно свежие мо­гилы, в смысле, не допотопные-дореволюционные. А от ворот полого уходила вниз поросшая травой, но вполне угадываемая дорога, ведущая к утопающим в зелени крышам, ярко освещен­ным садящимся солнцем.

Понятное дело, что там, где человек долго не живет, всегда стремится поселиться что-нибудь иное. К тому же слишком жиз­нерадостным своим видом деревенька доверия вовсе не внушала. Крыши проваленные, телеграфные столбы — покосившиеся, как и полагается, но все равно она выглядела... слишком ярко, что ли. Чересчур приветливо. И ночевать в этой деревеньке мне не хотелось, ой как не хотелось. Даже с братьями-сталкерами не пошел бы я туда ночевать. Не то что с этим передвижным народ­ным театром.

Что-то подобное испытывали и остальные.

Там что же, неужели люди живут? — осторожно спросилБерн штейн.

- Жили. А может, и сейчас живут. Только уже не люди, — ответил Пауль. — Есть тут городок Припять, там такие на черто­вом колесе катаются. И в кинотеатры ходят.

- То есть? — не понял Бернштейн. — Что вы имеете в виду?

- Нет там людей, — отрезал я. — Но деревня эта мне не нра­вится.

- Мне тоже, — покачал головой Пауль, снова принявший от профессора клетку с бюрерами. Я отметил, что Скунс с любопыт­ством косится на брезент и прислушивается к исходящим оттуда неприятным звукам, но спросить пока стесняется.

- Но нам ведь нужно где-то ночевать, — сказал Бернштейн.
Его поддержала капитанша:

- Люди устали, Константин. У нас раненый, им необходимо серьезно заняться. На ходу всего не сделаешь.

- Я разве сказал, что мы не будем ночевать? — спросил я. — Вон там. Там будем.

Все уставились на кирпично-бетонную коробку чуть правее деревеньки, в низине. Черт их знает, что они там собирались строить до катастрофы — может, подстанцию какую, или коровник, или насосную станцию... Я не очень разбирался в аграрной архитектуре, но построить успели много, и здание выглядело внушительно, крепко. Стены, крыша, что еще нужно. Рядом сто­ял накренившийся бульдозер, чуть дальше — вагончик, в которых обычно живут строители, рядом с вагончиком — «КамАЗ» с бето­номешалкой.

-          Это же руины, — скривилась Заяц.

- Это не руины, а вполне приличное укрытие. Отелей с кон­диционерами, гидромассажем и рестораном здесь нет. Если вам не нравится, отправляйтесь вон в деревню. Только оставьте мне адрес родных, я им потом напишу.

Мои слова если и не вразумили, то как минимум заткнули капитаншу.

-          Ждите тут, — сказал я, но Аспирин замахал руками.

-    Чува-ак! Ты гонишь! Дай-ка мы сходим вон с Паулем, а ты посиди, отдохни, постереги.

- Ага, — поддержал Пауль. — Не мороси, Упырь. На-ка тебе, чтобы не скучно было.

С этими словами он вручил мне клетку. Я пожал плечами и сел, прислонившись спиной к воротному столбу и слушая, как бурчат под брезентом бюреры. Остальные тоже стали распола­гаться на мини-привал, опасливо посматривая вокруг. Ко мне подошел профессор, опустился на корточки. Как-то я его поте­рял из виду в последнее время, да и неудивительно — слишком много народу вокруг, я к такому в Зоне не привык. Не успеваешь всех в голове и тем более в поле зрения удерживать.

- Как они там? — спросил заботливый Петраков-Доброголо-вин, щелкнув толстым пальцем по брезенту.

Я заглянул внутрь — на меня уставились четыре злобных гла­зика.

- Живы.

- Хорошо, — сказал профессор. — Это хорошо. Может быть, их покормить пора?

- Потерпят, — махнул я рукой. — Не сдохнут.

- А кто там у вас? - не выдержал Скунс, прислушивавшийся к нам. — А кофеварка зачем прикручена?

- Не твое дело, — сказал я.

- Да ладно тебе, Упырь! Вижу ведь, поймали кого-то. Сдох­нут же.

- Не сдохнут.

- Как хочешь, - обиделся Скунс и вроде бы задремал. Я и сам прикрыл глаза. Стало тихо, спокойно, садившееся за холмы солнце приятно пригревало, совсем рядом еле слышно перешеп­тывались спасшиеся пассажиры...  Все это убаюкивало, и я встряхнул головой. Потом достал флягу, отвинтил крышечку, сделал несколько глотков. И напрасно: видимо, эти пятьдесят граммов спирта стали той соломинкой, которая сломала спину верблюда. Стоило мне снова всего на мгновение закрыть глаза, как я погрузился в сон. И спал, казалось, долго-долго, пока меня не разбудил истошный визг.

Читать Двадцать Первую Главу.